Альтернатива

Киев был самым подходящим городом для Дьявола на пенсии.

(Лада Лузина)

Когда осенью 1919 года Киев покинул Михаил Булгаков, будущая столица Украины лишилась главного своего писателя. Ибо после бурных событий гражданской войны Михаил Афанасьевич предпочёл не возвращаться в свой родной город, а обосноваться в Белокаменной. И целиком и полностью московским по плоти и крови оказалось главное булгаковское творение – культовый роман «Мастер и Маргарита», Киеву же осталось довольствоваться гораздо менее значимым фактом «булгакианы» – тем, что под именем Города он выведен в «Белой гвардии».

Но, казалось бы, не такая уж и беда в том, что писатель – пускай и знаменитый – в силу различных причин покинул один город и перебрался в другой. Ведь и помимо него есть много больших писателей – известных и не очень. Но как ни удивительно, а при внимательном изучении мы находим весьма странное обстоятельство: в Киеве, несмотря на его статус Матери городов русских, обнаруживается какая-то прореха, сквозь которую мастера слова вываливаются как из дырявого мешка. Ибо случай Булгакова далеко не единственный.

В марте 1922-го 35 лет от роду Киев навсегда покинул (и также в направлении Москвы) ещё один его уроженец – по величине таланта ничуть не уступающий Булгакову Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Ещё раньше – формально в связи с революцией, а фактически по получению высшего образования покинул свой родной город выпускник Киевского университета (сразу двух его факультетов – физико-математического и юридического) знаменитый впоследствии исторический беллетрист Марк Александрович Алданов. И совсем уж незначительную связь – исключительно по факту рождения – имеет с Киевом видный представитель «серебряного века», поэт Максимилиан Волошин: «Уроженец Киева, Волошин провел раннее детство в Таганроге и Севастополе. С четырех лет – Москва. Здесь он приобщается к природе и начинает писать стихи. В 1893 г. следует переезд в Крым, который становится его второй родиной» (Из предисловия к книге Волошин М. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М.: «Правда», 1991).

Ситуацию, аналогичную с волошинской, находим и у Ильи Эренбурга: в 1891 году будущий писатель родился в Киеве, но уже в 1895-м его семья переезжает в Москву, после чего с родным городом жизнь его больше не связывает. Наконец, автор «Незнайки» Николай Носов родился в Киеве в 1908 году, но в 1929-м переезжает в… Москву.

Не иначе как острой нехваткой «настоящих киевлян» и желанием соединить столицу «украинской земли» с её главным писателем объясняется то, что на сайте «Интересный Киев» в рубрике «Знаменитые киевляне» рядом с Булгаковым, Паустовским и В. Некрасовым фигурирует Гоголь. Но лишь при очень своеобразном взгляде на вещи можно найти киевлянина в этом «гражданине Вселенской России» – полу-петербуржце, полу-римлянине. Да и с остальными – «традиционными киевлянами» – проблема. Паустовский, тот родился в Москве, умер в Москве, на протяжении жизни подолгу проживал в разных городах, в том числе в Киеве – учился здесь в гимназии и немного в университете, после чего перевёлся в Москву. Что же до лауреата Сталинской премии, а затем диссидента-парижанина Виктора Некрасова – то все его произведения, и в особенности главное – «В окопах Сталинграда» – мягко говоря, не слишком созвучны с киевской аурой.

Итого, для столь важного города, каковым является Матерь городов русских, возникает просто катастрофическая нехватка знаковых писателей. И вот, в лето от Рождества Христова 1972, в стольном граде Киеве…

Явление Лады Лузиной

Можно подумать, что именно для того, чтобы восполнить замеченную нами нехватку знаковых писателей, в 1972 году в Киеве родилась Владислава Кучерова, ставшая впоследствии известной сперва журналисткой, а затем писательницей Ладой Лузиной. И надо же – оказывается, что с ней могло случиться то же, что и с другими – вымести загадочным потоком вон из родного города. Как узнаём из послесловия к книге «Киевские ведьмы. Никола Мокрый» (Харьков, Фолио, 2011): «В детстве Владислава Кучерова мечтала стать поэтом и режиссером. Потом поверила, что нашла себя в театральном институте. Затем ее занесло в журналистику. Но она никогда не мечтала быть журналисткой! Да и после первого курса театрального предприняла попытку сбежать. Послала свои одноактные пьесы в Московский литературный институт и, получив приглашение на экзамены, собралась покинуть город навсегда».

Но не тут-то было. По всей видимости, Киеву просто надоело разбрасываться гениями и направо-налево раздавать своих уроженцев другим городам. И, оплошав с Булгаковым в прошлом, он решил избежать аналогичной ошибки в настоящем. По крайней мере, так считает автор послесловия. Читаем: «Но Город распорядился иначе. За день до отъезда у Лады вытащили из кармана кошелек и паспорт. Восстановить документ за сутки не представлялось возможным. Без паспорта на экзаменах в Литинституте было нечего делать. Быть может, Киев просто не хотел ее отпускать? Зная, что десятилетие спустя в ее лице он получит своего самого преданного певца и на титульных страницах книг Лады Лузиной будет напечатано «Моему Городу посвящается»».

А нижеследующая тирада по замыслу автора послесловия наверняка должна свидетельствовать, что Киев таки получил главного своего знакового писателя. Ибо: «За пять лет жизни в литературе бывшая «самая скандальная журналистка Украины» стала одной из самых продаваемых писательниц нашей страны. Выпустила семь книг, сама нарисовала иллюстрации к ним. Снялась для обложки одной из них голой, верхом на метле. Заработала приз «Лучшая писательница года» («Золотой Феникс») и множество новых титулов: «ведьма», «Булгаков в юбке». По ее литературным произведениям сняты художественные фильмы «Мой принц» и «Маша и море». По местам, описанным в романе «Киевские ведьмы», уже водят экскурсии киевские экскурсоводы! В 2008 году приключенческий роман Лады Лузиной «Киевские ведьмы. Меч и крест» вышел в Германии. Его продолжение «Киевские ведьмы. Выстрел в Опере» стало единственной русскоязычной книгой, названной «Лучшей украинской книгой года» (конкурс журнала «Корреспондент»), а цикл «Киевские ведьмы» стал финалистом национальной российской премии «Книга года». Впрочем, многие по-прежнему считают ее просто «талантливой пиарщицей». Но только не читатели. Только не ее Город – Киев, «Столица Ведьм и Столица Православной веры», Город, в котором стоят четыре Лысых Горы, Город, о мистических тайнах которого пишет теперь Лада Лузина».

Что ж, достижения налицо, и доводы приводятся весьма убедительные – здесь и продаваемость, и покупаемость, и популярность – всё то, что называется ныне модным американским словом «успешность»: «ЛАДА ЛУЗИНА ЗАНЯЛА 1 МЕСТО ИЗ 25 САМЫХ УСПЕШНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ УКРАИНЫ!»

Единственной – даже не ложкой! – каплей дёгтя выглядит проскользнувшее здесь словцо – «пиарщица». В этой связи интересным может показаться следующий факт. Пытаясь уразуметь, кто же автор послесловия к книге Лады Лузиной, я так и не смог найти его имени ни в конце текста, ни в начале книги, где фиксируются авторские права. Таковыми целиком и полностью владеет Лада Лузина – и надо полагать, что и столь славное послесловие о себе написала не иначе как она сама?

Но главное не в этом – ни в саморекламе, ни в какой другой технике раскрутки. Главное в том, что сколько ни говори «халва» – во рту слаще не станет. Сколько ни фотографируйся в обнимку с памятником Булгакова, сколько ни называй себя «Булгаковым в юбке», а приблизить к классику может исключительно текст. Читая же текст «самой успешной писательницы», как-то не получается поставить её в один ряд с Михаилом Афанасьевичем. И вовсе не из пиетета к классику, просто это совершенно разные вещи.

Главная беда нынешней литературной ситуации на Украине состоит в её крайнем опрощении. В том, что если не единственным, то определяющим литературный текст критерием оказывается пресловутая «успешность». И потому «всё смешалось в доме Облонских»: высокая литература с жанровой, а жанровая – с самым что ни на есть низкопробным чтивом. Всё это сброшено в одну кучу – и чтобы во всём этом разобраться, без 100 гр., как говорится, не обойтись. Внесём же ясность.

Есть литература ВЫСОКАЯ. Принадлежность к ней определяется как внешними, так и внутренними признаками. Глубиной и высотой идей, воплощенных в литературном произведении, мастерством архитектоники и стиля, степенью проработки образов и характеров. Подобная литература призвана так или иначе влиять на жизнь – будь то отдельных читателей, либо общества в целом.

Жанровая литература не имеет столь высоких и благородных целей. Её предназначение – развлекать. При этом в плане «успешности» она намного превосходит высокую – к примеру, по степени общенародной популярности, по уровню продаж никто из серьёзных писателей не в состоянии составить какую-либо конкуренцию королю историко-авантюрного жанра Александру Дюма.

Однако и внутри жанровой литературы, к каковой относятся авантюрный жанр, научная фантастика, фэнтези, детектив, женский роман и др., существует своя градация качества. Есть классика жанра, есть высоко-профессиональное жанровое чтиво (напр., Дарья Донцова в жанре «иронический детектив»), а есть низкопробное третьеразрядное чтиво. Причём в определении качества чтива покупаемость мало о чём говорит – поскольку потребитель может находиться на разном – в том числе весьма низком – эстетическом уровне. Проиллюстрируем данную мысль двумя хрестоматийными примерами.

Третий выпуск серии «Старый русский детектив» (Житомир, «Олеся», 1993) включает в себя роман Н. Ахшарумова «Концы в воду» и цикл рассказов Романа Доброго «Гений русского сыска И. Д. Путилин». Это произведения конца XIX – начала ХХ века, принадлежащие к детективному жанру. Однако, если первое из них, благодаря авторскому мастерству, с которым выполнен психологический анализ, вполне преодолевает жанровые рамки и являет нам образец высокой литературы – изящной словесности, то второе – напротив. Эти, как говорится в предисловии к книге, «безыскусные творения, бойко, как горячие пирожки, раскупавшиеся в начале нынешнего века», на поверку оказываются образчиками дурно написанного третьеразрядного чтива. Но при этом – «как горячие пирожки»…

Второй пример – из знаменитой – к сожалению, незаконченной – поэмы Н. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» – из главы второй ­– «Сельская ярмонка».

Была тут также лавочка

С картинами и книгами,

Офени запасалися

Своим товаром в ней.

<…>

Купец – со всем почтением,

Что любо, тем и потчует

(С Лубянки – первый вор!),

Спустил по сотне Блюхера,

Архимандрита Фотия,

Разбойника Сипко,

Сбыл книги: «Шут Балакирев»

И «Английский милорд»…

<…>

Эх! эх! придет ли времечко,

Когда (приди, желанное!..)

Дадут понять крестьянину,

Что розь портрет портретику,

Что книга книге розь?

Когда мужик не Блюхера

И не милорда глупого –

Белинского и Гоголя

С базара понесет?

О чём здесь речь? Да о том, что народ в массе своей гребёт что-нибудь попроще, подоступней его разумению. В частности, произведения безыскусной «лубочной» литературы – «Анекдоты о Балакиреве», а также книгу Матвея Комарова «Повесть о приключении аглинского милорда Георга и о бранденбургской маркграфине Фридерике Луизе» – наиболее «успешные» книги середины XIX века.

То, что тексты Лады Лузиной не относятся к литературе высокой – и именно поэтому несопоставимы с текстами Булгакова, – думаю, доказывать нет надобности. Но в связи с предпринятой нами дифференциацией жанров возникает вопрос: какого уровня это чтиво? А для того, чтобы непредвзято ответить, обратимся к первоисточнику…

«Это какая-то чушь!» (Лада Лузина)

Повсеместная компьютеризация весьма облегчила писательское ремесло. Вот и неудивительно, что в количественном соотношении Лада Лузина уже намного превзошла того же Булгакова. Другое дело – качество. Возьмём для экспертизы небольшую, но весьма характерную для автора книжицу – повесть «Никола Мокрый» из долгоиграющего цикла «Киевские ведьмы».

Суть всего цикла состоит в том, что три т. н. «киевицы» – студентка истфака Маша Ковалева, бизнес-ледя Катя Дображанская и ресторанная певичка Даша Чуб – воспринявшие ведовской дар от некой ведьмы Кылыны, призваны охранять родной город от возможных катастроф. Чем они на протяжении ряда повестей и романов небезуспешно занимаются. В «Николе Мокром» речь о надвигающемся на Киев потопе в результате разлива Киевского водохранилища. Всё это – в авторском замысле – не что иное как массовое жертвоприношение Водяному. Аналогичное действо – как это следует из книги – было предпринято в 1941 году, когда в результате взрыва Днепрогэса при отступлении советских войск погибла тьма народу. Но киевицам таки удаётся поладить с Водяным (который на поверку оказался женского пола), с помощью некой иконы, именуемой «Николой Мокрым», предотвратить катастрофу и тем самым выполнить свою миссию.

Именно взрыв Днепрогэса в 41-м составляет микро-пролог (на каких-то две маленьких странички), после чего действие переносится в современность. Но, прежде чем говорить о содержании, обратим внимание на чисто формальные атрибуты – на язык, стиль, на фактурность описания и характерность образов. Сразу отметим, что о каком-либо художественном стиле здесь говорить не приходится в принципе, вопрос зависает на уровне: насколько автор владеет русским языком?

«Солдату казалось, что все происходящее происходит невыносимо медленно, вынуждая его переживать каждую долю секунды». – Уже на 2-й странице происходящее происходит – без комментариев!

«А волна-смерть уже неслась вперед, со скоростью в десятки километров в минуту заглатывая в огромное брюхо движущиеся по Днепру лодки, суда и их команды, смывая нижнюю часть Запорожья, хозяйственные постройки, дома и людей, смывая расположенные ниже деревни, сотни голов лошадей, овец и коров, днепровские плавни и укрывшихся в них подразделенья фашистов, их переправы и вооруженье, смывая с лица земли подступившего к Запорожью противника, сметая целые дивизии врага… и не различая своих и врагов». – Этой – весьма любопытной словесной конструкцией – не успев начаться, сразу и заканчивается пролог. Внимание привлекает строительный материал, используемый автором, а также мышление – как образное, так и логическое. Итак, суда и хозяйственные постройки, сотни голов (крупного и мелкого рогатого скота, парнокопытных и непарнокопытных), подразделенья и их вооруженье, целые дивизии противника… – что это – художественный текст или же слова из рапорта полуграмотного прапорщика?

Говоря об образном мышлении, отметим одну весьма характерную особенность текста Лузиной – образы здесь возникают вне соответствий с основным значением слова. Этот писатель начисто лишён понимания того, что «метафора (греч. metaphora – перенос) – вид тропа, в котором отдельные слова или выражения сближаются по сходству их значений или по контрасту» (Словарь литературоведческих терминов, М.: Просвещение. 1974). Вот и невдомёк ему, что, например, брюхо – предмет замкнутый, свойственный живым организмам и обладающий определёнными функциями. И потому им никак нельзя наделять волну – явление неодушевлённое, однородно подвижное, неуловимо-мимолётное и не могущее иметь нечто настолько устойчивое как брюхо.

Всплывают проблемы и с логикой: «волна-смерть смывает с лица земли подступившего к Запорожью противника». Чьего же противника – волны или автора? По логике вещей надо полагать, что всё же автора, ибо у волны не может быть противников. Однако у Лузиной противник привязывается именно к волне, после чего указывается что она – «не различает своих и врагов». А если бы логика была на месте, то речь шла бы не о своих и врагах, не о противнике, а о немецких солдатах и местных жителях – то есть автор не впадал бы в ошибку переноса собственных установок на описываемый предмет.

Таким образом, уже первые страницы разбираемого текста наводят на мысль, что проблемы здесь возникают на самом элементарном уровне. Отсутствует база, фундамент –чувство языка, не говоря уж про стиль, – автор оказывается несостоятельным ещё на фактурной, подготовительной стадии. Одним словом, отсутствует ШКОЛА. И вспоминается место из уже цитировавшегося послесловия: «…школу Владислава не любила, ведь школа – прежде всего система. А систему – набор придуманных кем-то правил, которые ты непонятно почему должен соблюдать, – Лада Лузина не принимала никогда». – Но в то же время: «В 20 лет Владислава фанатично жаждала славы».

И там же приводятся слова небезызвестного Д. Гордона: «Даже те, кто ругал ее последними словами, не могли не признать: все, что она делала, было действительно талантливо!» – Но наша цель заключается вовсе не в том, чтобы ругать – тем более, последними словами. Наша цель – увидеть вещи в природном настоящем обличье. Не искаженными, не приукрашенными. И – увы! – мы никак не можем признать проявлением таланта элементарную неграмотность. Ибо приведённые выше примеры, к сожалению, не единичны – подобными ляпсусами вдоль и поперек нашпигован весь текст.

«Первое в истории Киева здание Театра с шестью белыми колоннами и полукруглым окошком над входом напоминало классическую усадьбу старосветских помещиков. На его деревянной крыше бескомплексно росли мох и грибы». – Комплексы у мха и грибов? Слово из психологического лексикона применяется в отношении абсолютно не сочетающихся с ним предметов.

«Мажор, аттестованный Чуб Николаем, тоже разделся догола…» – «Аттестовать: 1. дать отзыв, характеристику, рекомендацию; 2. присвоить звание; 3. оценить чьи-то знания, поставить какую-нибудь отметку». (Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык. 1988). Понятно, что автор хотел сказать «представленный», «названный», но решил применить слово позаковыристей, продемонстрировать богатый словарный запас. В общем, хотел как лучше…

«Николай качнул подбородком, указывая на соседнюю бухточку – туда, где за недостаточно густым, выбежавшим в воду кустом, плескались пять нагих девушек. Туда, куда постоянно косились мальчишки». – Ещё одна метафора невпопад. Движение не является свойством куста – на то он и куст, что привязан к одному месту. Вероятно, это какая-то новая разновидность кустов – в связи с чем на ум приходит некто Выбегалло – персонаж из Стругацких. Жаль только, что больше об этой разновидности бегающих (выбегающих) кустов упоминаний в тексте нет.

«Девчонки непрерывно хихикали, показывая, что ничуть не стесняются малолетних «младенцев», лишь забавляясь их обожанием…» – «Малолетних «младенцев» оставим без комментариев, но отметим, что – «Обожать: питать к кому(чему)-нибудь чувство сильной любви, преклоняться перед кем(чем)-нибудь». (Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык. 1988). Иными словами, обожание – чувство глубоко укоренившееся, но никак не мимолетное. В данном случае под обожанием подразумевалось, конечно же, восхищение, восторг.

«А Маша, по-прежнему смотревшая в другую, не нагую, сторону…» – Что значит «не нагая сторона»? По авторскому разумению, это сторона, в которой нет нагих девок, то есть нагие девки находятся в другой стороне. Ещё один перенос, выполненный с воистину топорным изяществом, медвежьей грациозностью.

«…повернувшись к Николаю, Катя отпечатала на его лице великолепный удар левой рукой, профессионально отсылая мажора в нокаут». – Удар можно нанести, а не отпечатать. Удар – это действие, отпечатывается же не действие, а предмет, то есть пятерня, кулак.

«Девка была большеногой и плечистой и на поверку даже не была девкой – на лужайке отплясывал высокий накачанный парень с наглым оскалом улыбки». – Это всё равно что «с наглой мордой лица».

«Обе ведьмы заржали». – Как заметил один мой знакомый, ведьмы, возможно, могли и заржать, – и потому здесь необходимо пояснение. «Заржали» в данном тексте вовсе не означает «по лошадиному», ибо лузинские ведьмы, как правило, хорошие. Здесь это слово употребляется в смысле «засмеялись».

(По поводу вышеперечисленных ляпсусов один заядлый филолог отметил, что, несмотря на предельную корявость всего лузинского текста, в то же время отмеченные нами места нельзя назвать ошибками, ибо с точки зрения языка это допустимо. Но… в отличие от политики литература – это не искусство допустимого, а искусство точного попадания в цель, искусство органичности. А там, где всё строится на натяжках, где всё притянуто за уши, мы имеем дело не с литературой, а с тем, что правильнее будет назвать НЕДОлитературой).

Однако не только незнание языка и отсутствие стиля являются «фирменным знаком» «Киевских ведьм». Ещё большее сожаление вызывает их содержание …

«Вот так попса губит сакральные знания!» (Лада Лузина)

«Киевские ведьмы» – для любителя изящной словесности южнорусского разлива название это навсегда сохранено за небольшой новеллой литератора первой половины XIX века уроженца Харьковщины Ореста Сомова. Впервые напечатанная в 1833 году история эта начинается так: «Молодой казак Киевского полка, Федор Блискавка, возвратился на свою родину из похода против утеснителей Малороссии, ляхов». – Видим чётко обозначенную фольклорную традицию: казак женится на киевской красавице Катрусе Ланцюговне, оказавшейся ведьмой. Она-то сама была изначально невинной девушкой, да мать её была ведьмой – злой и паскудной, каковой в народной традиции и положено быть ведьме: «Да мало ли чего можно о ней рассказать!.. Вот у Петра Дзюбенка извела она корову, у Юрчевских отравила собак за то, что одна из них была ярчук и узнавала ведьму по духу. А с Ничипором Проталием, поссорившись за огород, сделала то, что не приведи Бог и слышать». – Закончилась же эта история весьма плачевно: свели со свету казака злобные киевские ведьмы. Правда, и сами сгинули, – и: «Теперь Лысая гора есть только песчаный холм, от подошвы поросший кустарником. Видно, ведьмы ее покинули, и оттого она просветлела».

Следование той же фольклорной традиции находим и у Гоголя – в ставших воистину народными повестях малороссийского цикла («Ночь перед рождеством», «Майская ночь», «Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть», «Вий»). Колдуны и ведьмы играют здесь однозначно негативную роль, в чём проявляется четкое разумение традиционных оппозиций: добро – зло, божественное – дьявольское. Было бы крайне фальшиво и нелепо, если бы Гоголь вдруг вознамерился Басаврюка сделать воплощением добра, а Солоху взгромоздил на метлу с целью кому-то помочь и кого-то спасти. Думается, что именно следование традиционным представлениям – попадание в архетип, универсальный принцип, аркан – делает эти повести столь убедительными. Плюс, конечно же, мастерство художника.

Но сегодня – в эпоху постмодернизма – все устойчивые представления утратили былую устойчивость. Не иначе как с легкой руки Булгакова в женское коллективное сознание прочно вошёл образ совершенно иной ведьмы – свободной, доброй и справедливой. Такой как Маргарита – королева Большого бала у Сатаны, летающая на половой щётке, наказывающая зловредных литературных критиков, но в то же время прощающая несчастных женщин и снимающая заклятие со своего возлюбленного.

И вот этот образ – и сам-то по себе не слишком убедительный – в творчестве Лады Лузиной вышел, что называется, в тираж. Бульварность, слегка обозначенная в творении Булгакова, обернулась самоцелью и единственным содержанием бессмысленной истории с бесконечным продолжением. Что же до принадлежности подобного чтива к некой магической традиции, то представления об оной у Лады Лузиной оказываются даже не на бульварном уровне, а на каком-то чересчур уж инфантильном. Так подобные истории придумывают школьники младших классов.

Растиражированные «ведьмы» вовсю летают на метлах (совсем как Гарри Поттер и его команда), колдуют с помощью мобилок и ноутбуков, необходимые знания черпают из «всемирной паутины»: «Круглая, наполненная жарким солнцем и кипящими спорами Башня Киевиц на Ярославовом валу, 1 походила на ведьмин котел. Маша Ковалева без устали листала всевозможные справочники. Катины пальцы танцевали по клавиатуре ноутбука, пытаясь выудить истину из пучин Интернета. Даша же сидела на диване с Книгой Киевиц на коленях и плошкой перловой каши в руках, бурля одновременно от отвращения и возмущения». – А узнав о судьбе вывезенной неким священником в Америку иконы святого Николая: «Даша решительно проглотила остатки еды, округлила глаза и объявила: – Мне это как-то абсолютно не нравится! Если он хранил ее все эти годы, то должен обратно вернуть. А если не возвращает, значит, уже не хранил, а упер. Разве она по закону не наша? Разве нельзя ее как-то забрать? Слушайте, а давайте этим займемся… Если чё, колданем и вернем! Тем более что у нас сейчас отпуск». – И даже русалки – и те не обходятся без достижений техники, пописывая статейки в местные малотиражки: «С только что высушенных под сушилкой пальцев девицы длинной струей текла вода. Виолетта споро схватила с полки платок, но было поздно. – Ты делаешь вид, что у тебя течет из носа, чтоб скрыть, что у тебя течет вода из левой руки?! – изобличила ее Даша, восторженно выпучивая глаза. – Мажешься гелем, чтоб скрыть, что у тебя всегда влажная кожа. Поэтому ты редко приходишь на работу… Вилетта – не Виолетта. Это вила! Русалка!» – Русалка на журналистской работе! Уф!

Как-то совестно даже разбирать подобную галиматью. Но с другой стороны – это ведь не детские сочинения, а произведения самого успешного писателя Украины! Если бы сказали, что это книжки для детей или просто баловство какое, то и говорить было бы не о чём, но тут ведь ни много ни мало сам «Булгаков в юбке»! И потому попробуем найти в этом реальный смысл.

Для того чтобы из бессмысленности извлечь мысль необходимо идти от обратного: итак, в чем главный просчет Лады Лузиной? Чего нет в её «Киевских ведьмах»? Прежде всего, нет понимания того, что магия – это умение различать астральные энергии и управлять ими, и что магическая традиция в народных представлениях всегда была связана с тем, что А. Н. Афанасьев назвал «поэтическими воззрениями на природу» – отсюда и представления о неких стихийных духах – русалках, леших, водяных, домовых и т. д.

Но там, где заканчивается природа и начинается сфера технического прогресса, заканчивается и традиционная магия. На месте её возникает нечто иное – но только не то, что принадлежит к народным представлениям о природе. Это другие энергии, другие астральные сущности. К примеру, те, что изображаются в фильмах Дэвида Линча «Твин Пикс» и «Малхолланд Драйв».

Природное и техническое суть разные сферы, наполненные разными сущностями. Как органическая и неорганическая химия. К примеру, ритм, извлекаемый шаманским барабаном и аналогичный ритм, созданный с помощью компьютерной программы (так называемая транс-музыка), приводят в движение совершенно разные астральные пространства. И Карлос Кастанеда вовсе не случайно находит дона Хуана не в мегаполисе, а в индейском захолустье, далеком от достижений цивилизации и сохранившем непосредственный контакт с природой.

К сожалению – а может к счастью? – так же как язык Лада Лузина не чувствует и природу. И потому разрушенное техногенной цивилизацией природное пространство она без зазрения совести населяет традиционными персонажами. Ей невдомёк, что русалки и водяные, живущие в рукотворных водоёмах – типа Киевского водохранилища – с точки зрения фольклорной традиции – нонсенс. Кроме того, русалки у неё резвятся средь бела дня – и где бы вы думали? – где же ещё как не на общественном пляже! И ещё: «– По нашей традиции русалкою может быть только мужчина. А, как вы знаете, в нашем ведьмацком ведомстве их немного». – Она просто не понимает, что природа – это система, упорядоченный космос, – и в полном с ними соответствии находятся как фольклорные представления о природе, так и магическая традиция. И потому без изучения и постижения этой «кем-то придуманной системы» все её писания будут представлять собой не более чем ахинею (вздор, бессмыслицу, галиматью).

Наконец, не понимает она такой маленькой частности, что выбранный ею в качестве главного ориентира роман Булгакова к магической традиции не имеет ровно никакого отношения. Роман этот, прежде всего, философский, а «ведовство» Маргариты – не более чем литературный приём, некая сказка, необходимая автору для изложения своих взглядов на жизненно важные понятия, такие как любовь, долг, предательство, а также соотношения между ними.

Если же говорить о действительно магической традиции в русской литературе, то к настоящим шедеврам следует причислить три романа – Александра Амфитеатрова «Жар-Цвет» (1895), Валерия Брюсова «Огненный ангел» (1908) и Александра Кондратьева «На берегах Ярыни» (1930). И для того чтобы уловить дыхание одновременно и традиции, и литературы – «почувствовать разницу»! – приведём цитату из Кондратьева – место, в котором описывается смерть ведьмы Аниски в результате непредвиденного отравления.

«Шатаясь, …, дотащилась до кровати Аниска и улеглась. В животе у ведьмы скоро начались жгучие боли. Холодный пот выступил по всему ослабевшему, как в лихорадке дрожавшему телу. В глазах темнело и кру­жилось; в ушах слышался шум, подобный призывному гулу бесовского бубна... Еще немного, и теряющей сознание Аниске уже казалось, что она нагая, верхом на метле, несется на шабаш... «Почему не в четверг, а во вторник?» – пронесся вопрос в ее голове... Кругом была сырая, холодная мгла. В ушах не прекращался шум от кричавших наперебой вблизи и вдали от нее голосов. Но, заглушая их всех, прон­зительно зазвенел призывный рожок Сатаны...

– А вот и Невеста! – провозгласил кто-то из темноты (ибо свеча в комнате Аниски успела догореть). Голос был хриповатый и как будто знакомый. В сумраке ночи обрисовалась сперва далеко, потом все ближе и ближе, крас­ная точка, обратившаяся постепенно в пятно. В пятне показалось, озаренное огнями шабаша, полное ожидания лицо Ночного Козла. Лицо не парадное – не с третьим рогом, в виде небольшого факела, на лбу, между других двух рогов, а второе лицо – то, которое почитатели Ночного Владыки целуют, склоняясь, под троном. Этот таинственный лик, как ведьма уже заметила раньше, чер­тами своими был поразительно схож с ее собственным лицом. В отблесках пламени очертания этого лика казались даже значительно моложе, правильнее и красивее, чем у Аниски. Со странной улыбкой он приближался, склоняясь, к лежавшей без движенья, с широко открытыми глазами колдунье...

Ведьме почему-то стало страшно. Она чувствовала, что ей надо вскочить с постели, спрятаться или убежать, но она не имела сил даже пошевелиться... Лик все наклонялся. Улыбающиеся губы шевелились и, протянувшись немного, слились с губами Аниски. Леденящий холод поцелуя пронизал все тело колдуньи, заглушая жгучую боль в нижней части живота умирающей женщины. Ведьма почувствовала, что она как бы сливается с тем, кто ее целует. Слияние это было и жутким, и остро сладостным. Трепет наслаждения пробежал по всему ее телу. Члены невесты Дьявола вытянулись и вновь стали недвижны. Миг спустя Аниска уже глазами слившегося с нею призрака смотрела вниз на свою широкую деревянную кровать, где поверх заплатанного стеганого одеяла было распростерто ее уже бездыханное и ей больше не нужное тело».

Заколдованное место

Итак, надежда на то, что Киев обрел-таки главного своего писателя, развеялась как дым. Словно в «Герое нашего времени»: «Когда дым развеялся, Грушницкого (а в нашем случае – Лады Лузиной) на площадке не оказалось. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва». При внимательном ознакомлении это оказалось пустое место – нечто, созданное из ничего.

Но еще на один интересный факт всё же стоит обратить внимание. Книги Лады Лузиной  издаются вовсе не в Киеве, а в харьковском издательстве «Фолио». С одной стороны, это вроде бы и не в упрек столице – зачем тиражировать ахинею? Но беда в том, что в Киеве не издаётся также и ничего хорошего.

Кого мы знаем из киевских писателей? Уточню, что речь идёт не о как бы писателях, относительно которых говорится только об их успешности, а о тех, чьи произведения стали предметом активного читательского обсуждения. Кого мы знаем из писателей некиевского происхождения, но кто приехал в Киев и нашел там почву для реализации своего таланта? Опять-таки, речь не об искусственно раскручиваемых бездарных грантоедах. Ответ однозначен: никого!

Таким образом, оказывается, что Киев как культурный центр и столица не выполняет своей миссии, состоящей в том, чтобы сосредотачивать в себе весь энергетический потенциал страны, реализовывать творческую энергию всех достойных её обладателей.

Но раз нет на слуху таких писателей, которых читают и о чьих произведениях говорят, то возникает вполне резонный вопрос: может таковых просто не существует в природе и Киев здесь вовсе не виноват? Но это не так – земля наша богата талантами. Как, впрочем, и любая другая. Просто нужно уметь их находить и давать возможность раскрыться.

За примерами далеко ходить не приходится. Ещё в 2002 году – в малотиражном журнальчике для школьников «Однокласник» – довелось прочитать повесть-фантазию «Заклятий скарб» о похождениях казака-характерника на том и этом свете. В этой небольшой, но изящной вещице, весьма созвучной с такими шедеврами высокой литературы как «Педро Парамо» мексиканца Хуана Рульфо и «Миракли» македонца Славко Яневского, налицо всё то, чего катастрофически не хватает нашему «Булгакову в юбке» – и мастерство, и логика, и художественность, и знания фольклорной традиции. Автор повести – киевлянин Володимир Пузий, он же Владимир Аренев. Да, его знают среди «своих» – благодаря интернет-сайтам – на островке «фэнтези». Но кто его знает, так сказать, на «Большой земле»?

А если начать искать по всей необъятной Украйне, то талантов найдётся вдосталь в каждом регионе. Нужно просто уметь видеть. А вот с этим как раз проблема. Потому и нет ни издательств, ни журналов, ни газет, – никого заинтересованного в поиске и продвижении к читателю истинных талантов.

И это относится не только к изящной словесности. Если говорить о поп- и рок-музыке, то картина на украинской сцене из года в год поражает своей однообразной убогостью. Когда совершенно случайно на одной из захолустных студий взошла звезда «короля рок-н-ролла», каждая студия тут же захотела иметь своего Элвиса. С этой целью менеджеры и продюсеры обратились в поиск. И этот принцип вечного поиска новых талантов – не что иное как вечный двигатель постоянного культурного развития и обновления.

На Украине, похоже, этот двигатель не то чтобы заржавел, его просто нет и в помине. А Киев – как энергетический центр данного пространства оказывается неспособной к генерированию некой бесплодной воронкой – всасывающей и невоспроизводящей.

Но почему? Может, взаправду причиной тому действия неких негативных энергий, присущих именно этому месту? И вместе с гоголевским Хомой Брутом под прицел мертвящего виевого глаза попадают также весь Киев с окрестностями? Вот и не помешает по-новому взглянуть на гоголевские повести, в том числе на символичные эти слова: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы».

И еще на реплику из «Русалки» Ореста Сомова: «Ты знаешь, что у нас в Киеве, за грехи наши, много и колдунов и ведьм. Лукавый всегда охотнее вертится там, где люди ближе к спасенью». – Хотелось бы верить во второе, но пока налицо, к сожалению, первое. Говорят, что даже ангел почернел…

Олег Качмарский,

специально для alternatio.org