Альтернатива

Холодное лето-2014, несомненно, займет место в новейшей истории России. И когда речь там пойдет про Украину, вспомнят о тех российских добровольцах, которые участвовали в гражданской войне на юго-востоке соседней страны. Но не напишут в учебниках о том, как сколачивали бригады для фронта, кто уходил от мирной жизни защищать братский народ, чем руководствовались люди, покупая билет в один конец. Такие подробности будет хранить лишь память тех, кто не дождался с войны своих близких.

Какое наказание ждет ополченцев за испуг, почему скрывают списки погибших добровольцев, на что идут люди, чтобы оказаться на поле боя, — в рассказе тех, кто принимает непосредственное участие в подготовке и отправке военных из России на Украину.

Президент США Барак Обама и премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон вновь призвали Президента РФ Владимира Путина прекратить поставки оружия на Украину и остановить подготовку украинских ополченцев.

Все заявления Путина, что российская сторона не отправляла на Украину ни инструкторов, ни спецподразделений, ни войск — игнорируются. Не принимается и та информация, что ряды ополчения юго-востока Украины россияне пополнили исключительно по доброй воле и личным соображениям, а не по приказу сверху...

Собственно, пару лет назад десятки мужчин из Лондона и центральных графств Великобритании также по собственной инициативе отправились в Сирию помогать повстанцам. Позже британскому правительству тоже пришлось оправдываться, мол, оно никого не вооружало и никуда не посылало.

Так откуда же берутся российские добровольцы?

«Хирург оставил работу в престижной клинике, чтобы бесплатно спасать раненых»

«Идет набор в ополчение Славянска». «Добровольцы на Донбасс». «Поможем братьям. Объединяйтесь».

Страничек с подобными призывами в соцсетях пруд пруди.

Первая интербригада юго—востока. «Мы готовы оказать вооруженное милосердие по всей территории бывшей Украины» — один из лозунгов бригады.

Далее — требования к желающим попасть на фронт. Коротко и ясно: «Возраст от 25 лет. Не судим. Физически и психически здоров».

Отправляю письмо с просьбой об интервью.

Ответ приходит не сразу. Просят повременить. Через пару дней: «Пришлите список примерных вопросов». Спустя еще какое—то время: «Звоните».

Позже я узнаю, лидеры бригады тщательно проверяют всех, обратившихся в их структуру, будь то журналист или потенциальный доброволец.

— Обращайтесь ко мне «Кирилл», — представились на том конце провода.

— Кто и когда решил создать штаб добровольцев в Москве?

— Про какой штаб добровольцев в Москве вы говорите? В Москве нет никакого штаба.

— А где же вы базируетесь?

— В Черноземье. Конечно, наши люди есть и в Москве. Но как такового штаба, где проходили бы отбор добровольцы, в столице не существует.

— Когда вы решили создать отряд русских добровольцев на Украину?

— 22 февраля.

— Выходит, задолго до того, как лидер ополченцев ДНР Игорь Стрелков объявил о всеобщей мобилизации?

— Конечно. Наша первая кампания — это Крымская кампания.

— Что за люди обращались к вам? Неужели кто-то мог оставить работу и поехать в Крым?

— Кто-то был изначально с нами, кто-то специально брал отпуск. Тогда еще не было людей, которые бросили работу ради Крыма. К тому же во время Крымской кампании мы не предъявляли серьезных требований к желающим присоединиться к нам. Обстановка тогда была не столь серьезная, как сейчас на востоке Украины. Поэтому принимали всех неравнодушных людей. Поначалу наше сообщество выступало исключительно в качестве некоего посредника. К нам обращался человек: «Хочу помочь русским в Крыму». Мы организовывали ему встречу на местах «дислокации». Его ждали, встречали, размещали — и, таким образом, люди вступали в роту самообороны Крыма.

— И куда подевались все эти люди, когда наступило время более серьезных действий уже на юго-востоке Украины?

— Наши люди участвовали в захвате областных администраций в Харькове. Далее — по всему Донбассу. С начала мая мы уже включились в работу, когда на юго-востоке начались серьезные бои. С 24 мая — дату я называю впервые — наша особая бригада действует на территории всего Донбасса.

— Сколько человек входит в вашу бригаду?

— Количество и дислокацию наших сил я не могу называть — это секретная информация. Скажу только, что все наши люди имеют опыт боевых действий, это квалифицированные специалисты, никто не судим, воюют все бесплатно. Наши люди находятся в самых нужных местах.

— С 24 мая количество добровольцев вашей бригады увеличилось?

— Нам каждый день пишут сотни людей, по всем нашим ресурсам ежедневно проходят десятки телефонных звонков. Берем мы далеко не всех. Существуют свои, специфические критерии отбора. Например, важно, чтобы доброволец имел военно-учебную специальность. Но опять же не любой человек с опытом боевых действий нам подходит. Например, вряд ли нам сейчас понадобится стрелок, так как по этой специальности профессионалов на юго-востоке хватает.

— А кто вам нужен?

— Операторы переносных зенитно-ракетных комплексов, танкисты, экипажи боевых машин, квалифицированные снайперы определенного разряда — разряд называть не стану, фельдшеры, военно-полевые инструкторы, хирурги, разведчики. Как правило, в набор, который мы объявили на днях, пройдут только люди, проходившие службу в спецназе, — от войскового до ГРУ.

— Вы сказали, требуются фельдшеры, хирурги? И много врачей из России оставляют свои рабочие места, чтобы бесплатно спасать раненых?

— Врачей пока не много. Нужно больше. Но все-таки обращаются специалисты разной квалификации. В том числе и женщины. Например, в ближайшие дни к нам приедет человек, которому пришлось уволиться с работы, потому что ему не давали отпуск. Ради войны он оставил свою престижную работу в очень серьезной клинике, понимая, что здесь ему не заплатят ни рубля. Более того, он даже интересовался, какие ему купить инструменты для работы и какие лекарства необходимо привезти. Все это он покупал на собственные средства.

— Местных врачей на Украине не хватает?

— Там постоянно бомбят, много раненых, не хватает рук. Недавно двух врачей убили в Славянске. Поэтому запрос есть.

— Где работают врачи в условиях войны? Для них оборудовали какие-то медпункты?

— Медперсонал, приписанный к нашей особой бригаде, работает по больницам, по пунктам оказания помощи мирному населению, детям.

— Я слышала такие истории, что в связи с нехваткой квалифицированных хирургов на юго-востоке Украины людям не оказывают должную помощь. Например, если человека ранили в руку, ее тут же ампутируют, потому что так проще, нежели спасать.

— Конкретно в нашей бригаде таких случаев не было. За своими людьми мы стараемся следить, чтобы они ни в чем не нуждались. Многие наши раненые отправлены на лечение в Россию.

«Для нас важна мотивация добровольца. Собеседование проходят не все»

— В каких конкретно городах находятся ваши подразделения?

— Везде, где есть необходимость в высококвалифицированных военных специалистах, есть наши люди. Там, где наиболее серьезные столкновения, боевые операции...

— Где вы размещаете добровольцев?

— Некоторые местные жители, которые покинули свои дома, предоставили нам во временное пользование свое жилье, чтобы наши люди следили за домом. Кто-то находится в казармах. С размещением проблем нет.

— Какой регион в России считается наиболее активным? Откуда поступают больше всего добровольцев?

— Отовсюду. Калмыкия, Бурятия, Центральная Россия, Дальний Восток.

— Из Европы приезжают?

— Да. Сейчас на нашем пункте в Ростовской области находятся пять французов. Народ приезжает из Германии, Испании, Италии, из Китая должны приехать. Но европейцам мы лишь помогаем добраться до ополченцев. В наших рядах иностранцев нет.

— Как вы с ними общаетесь?

— Все предусмотрено. С нами работают переводчики.

— А из Украины к вам обращаются?

— Да, много людей с Украины. В день человек по пять пишут из Киева, чуть больше писем приходит от одесситов, харьковчан. В основном это кадровые офицеры, есть действующие офицеры. Все они присылают нам копии военных билетов, паспорта, чтобы мы не думали, что они шпионы. Но мы с ними тоже не работаем. Возможностей и необходимости сотрудничать со всеми у нас нет. Принимаем только граждан РФ. А людям с территории бывшей Украины советуем обращаться в ближайший штаб ополчения. Таким образом, они вступают в местное ополчение.

— То есть отсеиваете по национальному признаку. А возрастной ценз имеется?

— Раньше мы принимали ребят от 26 лет. На днях понизили планку — берем парней от 25.

— Молодые пацаны прорываются к вам?

— Приходил молодой человек, 22 года. Он пытался обмануть, преувеличил свой возраст, сказал, что очень хочет поучаствовать в боевых действиях. Но мы такие вещи тщательно проверяем. В итоге парень был отправлен домой.

— А высшая планка какая? Стариков берете?

— Я не помню, чтобы к нам обращались люди старше 60. Хотя, возможно, среди возрастного контингента и найдутся высококвалифицированные специалисты в той или иной области, которые нам бы не помешали. Но такие к нам не обращались. Средний возраст наших вояк — от 35 лет.

— Один из важных критериев вашего отбора «психически нормальный» и «не судим». Не случайно вы об этих моментах обмолвились на своих страничках в соцсетях. Сумасшедшие тоже хотят воевать?

— Конечно. И приходят, и пишут, звонят. Я же говорю, сотни людей в день. Но у нас есть свои психологи, которые быстро вычисляют таких товарищей. Как правило, до нашего пункта они не доходят, отсеиваются на раннем этапе.

— Есть среди желающих отправиться на юго-восток такие, которые идут ради острых ощущений?

— И таких хватает. Им мы советуем посмотреть фильмы про войну.

— Как вы их вычисляете?

— Мы всегда спрашиваем мотивацию. И на каком-то этапе человек прокалывается. Если человек жаждет приключений или авантюрист по натуре, мы даем установку, что ему с нами не по пути. Хотя он может попасть на фронт, но к нашей бригаде он не будет иметь отношения.

«Когда все закончится, мы огласим полные списки погибших»

— Каким образом происходит отправка на юго-восток?

— Алгоритм действий такой. Человек нам пишет на почту или звонит. После недолгого общения мы уже понимаем, можно ли его отправить к координатору другого уровня. Следующий координатор выясняет у вновь прибывшего другие детали. Если опрашиваемый прошел эти два собеседования, мы уточняем еще ряд моментов — и здесь, случается, что человек «спотыкается». Например, некоторые спрашивают, сколько им заплатят за работу в «горячей точке». На этом этапе мы прощаемся. В нашей бригаде никто ни копейки не получает и не получит. Это уже не добровольчество. За деньги пусть идет и ищет работу в мирной жизни. Если же испытуемый вынес проверки, мы оповещаем его о месте прибытии, где его встречают наши сотрудники, размещают на базе. Там проходит определенные брифинги, инструктажи, собеседование, знакомиться с остальными ребятами. Позже людей перекидывают в зону боевых действий.

— Я слышала, что многие добровольцы каким-то чудом сами добираются до Славянска. Краматорска...

— Есть самоходы. Людей, которые именно нам не подходят, но очень хотят попасть на войну и, по нашему мнению, могут являться неплохими военными специалистами, мы их адресуем другим бригадам. Те помогают им в одиночку или в какой-то компании перейти границу. Но это минимальное количество людей. Они будут приписаны к ополчению, но не к нашей бригаде.

— Правда, что перед тем, как отправить добровольцев на юго-восток, им меняют биографию, имена, паспорта, их данные удаляют из соцсетей?

— Это все выдумки про каких-нибудь там наемников, шпионов или кого-нибудь еще. У нас ничего подобного не происходит. Во-первых, это незаконно. Во-вторых, в этом нет необходимости. Зачем? Добровольчество является полностью законным делом, даже если опираться на Женевскую конвенцию о статусе участника боевых действий.

— Шпионы, например, из «Правого сектора» могут под видом добровольцев проникнуть в вашу организацию? Вы же не определите по голосу, кто вам звонит.

— У нас есть возможность достоверно понимать и досконально проверять, с кем мы имеем дело.

— Подобных проколов не было?

— Нет.

— Случалось, когда вы отправили досконально проверенных людей, а через неделю-другую они попросились домой, испугались, передумали?

— С ополченцами такое случается. С нашими такие вещи не проходили. Поймите, у нас очень строгий отбор. В нашей бригаде есть люди, которые на этой войне потеряли глаз, у некоторых начались проблемы со здоровьем в связи с ранениями, но они по-прежнему говорят: «Мы никуда не уедем, останемся до конца».

— Выходит, добровольцы и ополчение — это две разные истории?

— В ополчении более разнообразный контингент. Там достаточно молодых пацанов, не так много кадровых военных людей, профессионалов, поэтому в их рядах наблюдается текучка. У нас человек может покинуть поле боя только в случае гибели или тяжелого ранения.

— И много человек уже погибло?

— Больше, чем хотелось бы. Гибнут.

— Кирилл, можно поконкретнее, цифры какие-то назвать?

— Цифру я не назову. Не скажу, что каждый день гибнут, нет. Но гибнут.

— Когда люди уезжают на фронт, они предупреждают своих близких о том, куда направились?

— Мы всем советуем предупреждать близких. Но есть такие, кто игнорирует наши просьбы. Вот сейчас у нас в бригаде есть человек, который находится в районе боевых действия, но ему приходится оттуда разводиться со своей женой.

— Она недовольна, что он все бросил и уехал?

— Он не то что все бросил. Она просто так переживает, и чтобы ее не мучить, он принял решения с ней разойтись.

— Есть случаи, когда звонят родители, жены и просят вернуть обратно или кого-то разыскивают?

— Постоянно пишут нам, ищут. Но когда спрашиваем фамилию, оказывается, к нам он не обращался — этот человек обратился к другим организациям, сам поехал, мы никогда его не видели и не знаем. Среди наших ребят — все взрослые, адекватные и такие вопросы решают самостоятельно, до отправки.

— Много пропавших без вести среди тех, кто купил бронежилет и поехал сам?

— Сложно сказать. Они есть, очевидно. Мы этим не занимаемся.

— А почему скрывается информация о погибших людях, даже вы не хотите это озвучивать.

— Я знаю, что родственники не хотят об этом говорить. И еще по каким-то оперативным соображениям, мы не станем распространять эту информацию до определенного периода времени. То есть когда-нибудь эти списки будут опубликованы, но в данный момент этого нет. Опять же от родственников никто ничего не скрывает, они все знают. Тела выдаются и все остальное.

«Мы не отчитываемся о потраченных суммах, чтобы враг не знал о наших приобретениях»

— Кирилл, ваша бригада сотрудничает непосредственно со Стрелковым? Или вы действуете сами по себе?

— Ну как можно быть самими по себе? Конечно, сотрудничаем. Но все-таки Стрелков является главным среди ополчения, мы не совсем к ним относимся. Но определенное сотрудничество у нас есть, с местными командирами, которые находятся в юрисдикции Стрелкова.

— Правда, что между командирами того или иного отряда ополченцев уже начались конфликты?

— Нас это не касается. Хотя я слышал об этом. На юго-востоке сейчас образовалось много банд, задействуют казачьи сотни, сотни самообороны, кучи православных армий, разный народ собрался. Но мы с ними не пересекаемся.

— Многие люди, добравшись-таки до района боевых действий, начинают описывать свои впечатления в соцсетях. Ненароком кто-то может выдать военную тайну. Есть вещи, которые не рекомендовано делать на войне?

— Конечно, есть. Это определенный перечень вещей, вопросов, на которые люди не уполномочены отвечать. Например, вы меня спрашивали о дислокации и численности нашего отряда. Такую информацию запрещено раскрывать.

— Когда ваши отобранные приезжают на место назначения, им сразу выдают соответствующую амуницию, оружие?

— Оружие и боеприпасы на территории России не выдаем, эти вещи они получают уже на месте. Первым делом мы всех экипируем. К экипировке у нас повышенные требования. У нас обмундирование гораздо лучше, чем у тех же ополченцев. К примеру, они берут бронежилеты 3-го класса либо 4-го класса защиты. Мы стараемся использовать максимальный, 6-й класс защиты. Конечно, и стоят такие бронежилеты на порядок дороже.

— Что такое 6-й класс защиты?

— Это самый крепкий бронежилет, который удерживает прямое попадание определенного вида стрелкового оружия. 1-й класс — против ножей. 3-й класс — спасает от травматики, мелкокалиберной ерунды, которую использует украинская армия. Кстати, украинцы использует также разрывные патроны, которые запрещены Женевской конвенцией, — у нас есть доказательства этого. Поэтому мы своих людей не подставляем под пули и экипируем их, насколько позволяют деньги.

— А как обстоят дела с продуктами на юго-востоке? Ваши бойцы не голодают?

— Питание, сигареты — с этим все в порядке.

— Вы также регулярно публикуете счета, куда люди могут перечислять деньги. Большие суммы собираются?

— Помогают много и часто. Но чтобы не светить перед врагом свои финансовые доходы-расходы, мы почти не публикуем денежные поступления в широком доступе. Мы делаем отчеты о приобретенном снаряжении, о переведенных суммах и расходах отчитываемся по узкому каналу. Если украинская армия будет знать, какое спецоборудование мы приобрели, им будет легче действовать.

«Приехал в Славянск, испугался выстрелов, в наказание — три дня исправительных работ»

Доброволец из России Александр Жучковский в Славянске практически с первых дней войны.

Он — в непосредственном контакте с Игорем Стрелковым и с самими ополченцами.

— Александр, почему до сих пор нет точных цифр по погибшим ополченцам?

— Эти данные нигде не публикуются из соображений безопасности их семей. Дело в том, что 80–90 процентов ополченцев в Славянске — это граждане из Восточной Украины. Подобная информация может навредить их семьям, которые живут в разных уголках страны. Поэтому таких списков нет. Достаточно того, чтобы всех погибших ополченцев просто поминали по именам. Сами родственники знают о своих погибших.

— В последнее время много говорят о пропавших без вести добровольцах из России.

— В общей сложности боевые действия идут уже два месяца. Возможно, это большой срок для современной России или Украины, но в масштабах истории не такой уж большой. На войну приезжает много разных людей, существуют серьезные проблемы со связью, с оповещением. За такой короткий срок утверждать, что кто-то пропал с концами, нельзя. Нужно просто ждать. Пройдет время, и появится ясность в отношении того или иного человека. Пока это все происходит в хаотичном режиме.

— Вы сказали, что в ополчении 80–90 процентов — это граждане Украины. А где же тогда те сотни, тысячи людей, которые приезжают из России?

— Действительно, из России едут сотни людей, может, уже и тысячи. Через меня прошло порядка двух сотен граждан РФ. Но они устраиваются по всей Новороссии, по всем участкам фронта. Так говорит Игорь Стрелков. Если мы рассмотрим участок Славянска, то там не сотни и не тысячи добровольцев из нашей страны.

— По слухам, местные жители маленьких городов юго-востока Украины достаточно равнодушны, они не пополнят ряды ополчения, пока в их дом не прилетит снаряд?

— Да, это так. Конечно, хотелось бы, чтобы больше местных жителей встали в ряды ополчения, но пассивных наблюдателей всегда было большинство во всех гражданских войнах. Конечно, если у кого-то гибнет семья, то человек сразу приходит к ополченцам. Когда в Славянске у одного мужчины погибли жена и ребенок, только тогда он решил взять в руки оружие и отомстить за семью. Горожане живут по принципу «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Многие попросту покидают населенный пункт, бегут от войны. Кто-то продолжает пассивно наблюдать за происходящим. Ничего удивительного нет.

— Неужели на юго-востоке еще остались люди, которым по большому счету все равно, что идет война и конечный результат им совершенно не важен?

— Меня жители Славянска зачастую поражают своим спокойствием. Рядом рвется снаряд, а они продолжают кататься на велосипедах или снимать боевые действия на мобильный телефон. Может, они привыкли к такой обстановке и страх пропал? А есть процент населения, которые надеются на авось: «Моя хата с краю, может, обойдется, не заденет». Есть такие, кто негативно настроен к нам. Но такие люди предпочитают отмалчиваться, чем высказывать открыто свое возмущение и тем более враждовать. Но в целом мы все-таки чувствуем моральную поддержку жителей Славянска. Пусть и не всех. Местные продолжают кормить, поить ополченцев. И поддерживают всячески.

— Вроде как шахтеры собрались поддержать наконец ополчение?

— Шахтеры постоянно к нам приезжают. В моем отряде, в Славянске, первоначально человек пять шахтеров было. Они пополняют ряды, но не массово. Хотя их поддержка могла бы существенно усилить наши ряды. Ведь шахтеры — большая часть Донбасса. Но чуда пока не происходит. Они только митингуют.

— Почему так?

— Сложно сказать. Они считают, что воевать — дело военных. А они хотят жить мирно. Дело в том, что мало кто понимает, что началась гражданская война или даже освободительное движение. И вопрос участия всех жителей Донбасса в этом еще не дошел до сознания людей. Может, дальше придет понимание происходящего. Но опять же ничего удивительного в этом нет. Вспомните гражданскую войну 100-летней давности. Сколько там участвовало человек с обеих сторон? Не больше миллиона человек. Хотя численность населения России составляла более 100 миллионов жителей.

— Если в добровольческие отряды существует жесткий кастинг, то в ополчение принимают всех. На вашей памяти встречались в Славянске люди, которые приехали на войну из-за нехватки адреналина? А спустя неделю сдали пост?

Да, конечно, были и такие случаи. В основном это касается молодых ребят до 25 лет. Они приезжали в Славянск с игровым подходом. Но после первых обстрелов, рисков к ним приходило понимание, что это не игрушки, это война. Также существует небольшой процент людей, кто подвержен страху. Такие сразу стремятся уехать обратно. Но у нас на этот счет есть определенные нормативы. Если человек попал к нам в ополчение, он не имеет права на следующий день уехать, потому что испугался. Должен три дня отработать на общественно-полезных работах. Иначе так постоянно будут приезжать, мы их будем куда-то направлять, снаряжать, выдавать оружие...

Если с каждым нянчиться, никакого времени и возможностей не хватит. После честно отработанных трех дней его никто насильно удерживать не станет. Но в основном люди едут в Славянск осознанно. После того как человек преодолел большое расстояние, окольными путями перешел границу, добрался до пункта назначения — все эти риски говорят о том, что он сделал свой выбор осознанно. Небольшой процент людей отсеивается.

— Существует процент людей, которым попросту нельзя давать в руки оружие из-за неуравновешенной психики. Как вы вычисляете таких?

— Вычислить таких сложно, особенно если человек закрытый. Такие люди проявляются в острой, стрессовой ситуации. В ходе подготовки уже можно примерно определить, что с тем или иным человеком могут возникнуть сложности. Но его никто не прогонит. Ведь человек приехал добровольно и отправить его сразу домой по меньшей мере некорректно с нашей стороны. Разворачиваем обратно лишь в крайних случаях, если видим неадекватное поведение, которое проявляется уже на месте. Да, такие люди попадались. Например, один человек неожиданно оставил пост, взял оружие, ушел в поселок и напился. Такие ополченцы сразу разоружаются. Если видим, что он оступился и каким-то образом искупил вину, то его могут оставить в ополчении. Если такова сущность человека, он либо наказывается, либо отправляется домой.

— Выходит, не каждый способен пройти испытания войной?

— Безусловно. У некоторых людей попросту не выдерживает психика. Многие не видят противника в лицо. Это касается тех, кто месяц-два сидит в обороне, каждый день под обстрелами — вот тогда может пошатнуться психологическое состояние. Люди, которые вынуждены сидеть в обороне или засаде — в захваченных учреждениях, в укреплениях, в домах, куда прилетают снаряды и рядом гибнут люди, считаются самыми стойкими. Ведь это самый изматывающий вид военных действий. В этом случае можно сказать, что ополчение Славянска — героическое. И благодаря авторитету Стрелкова ситуация там достаточно стабильна в этом плане — люди держат позиции и не у многих еще сдали нервы.

— Ополченцам запрещено выкладывать свои истории в соцсетях?

— Зависит от того, какой это ополченец — местный или из России. Украинцы боятся утечки информации, поэтому удаляют свои аккаунты из соцсетей. Ведь ему еще жить на Украине. Ополченцев из России мы предупреждаем — нельзя раскрывать подробности обороны, военные хитрости, писать, где и сколько человек находится и кто что делает. Но в Славянске лишь небольшое количество ополченцев имеет доступ к сетям, Интернету и даже телефону..

— Вы непосредственно общаетесь со Стрелковым, с другими авторитетными людьми. Сколько времени может продлиться война на Украине?

— Этот вопрос нам часто задают. В данной ситуации ничего нельзя спрогнозировать. Во-первых, многое зависит от международной обстановки. Важно, как поведет себя Россия. Во-вторых, мы не знаем, что там происходит в головах украинской власти. Эти люди непредсказуемы. Их поведение не поддается логике. С ними невозможно вести переговоры, никакие перемирия они не соблюдают, как бомбили Семеновск и Славянск, так и бомбят. Причем с каждым разом все больше. Нужно вести хоть какой-то честный поединок, чтобы говорить о каких-то прогнозах...

Беседовала Ирина Боброва

«Московский комсомолец»